В индоиранской традиции находят объяснения образы коня, колесницы, колесницы с двумя возницами, которых можно считать близнецами Ашвинами, верблюда-бактриана, барана, сцены ритуальной пахоты, мифической битвы героев. Особый интерес представляют изображения солнцеликого персонажа на петроглифах Саймалы Таш и Тамгала. В них можно видеть образ древнейшего индоиранского Митры — бога солнца, к имени которого восходит название солнца в парфянском языке. Другая функция бога — блюститель договора: «Митра, не смыкая очей, озирает людей» [Ригведа, III, 59, 1, 4); он представляется то с одним глазом-солнцем, то в «Михр Яште» [X] в Авесте он носит эпитет «тысячеглазый». Солярный персонаж на спине быка, вероятно, воплощает космогонический миф о принесении Митрой в жертву первородного быка. Это позволяет считать Саймалы-Таш и Тамгалы святилищами.
Непротиворечивое раскрытие семантики ряда образов андроновского искусства на основе индоиранской мифологии подтверждает правомерность индоирански атрибуции андроновской общности.
§7. Некоторые мифологические представления индоиранцев
Литература, посвященная идеологическим представлениям и ритуальной практике индоиранцев, поистине огромна. Для нашей темы существенно отметить лишь что, во-первых, в мифологических представлениях, ритуальной практике, социальной структуре древнейших индийцев и иранцев сохраняется столь большая близость, в том числе — в лексике, что она полностью исключает возможность раннего разрыва индоиранской общности и сепаратного развития иранцев и индийцев, заставляет Т.В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова предполагать уход скифов к саков из Ирана только в железном веке, обрекая их на непреодолимые трудности в решении проблем угорских связей. Во-вторых, еще Г.Ольденберг показал, что при всей генетической близости религиозные представления Вед и Авесты весьма существенно отличаются, и в Авесте многие персонажи выступают в противоположной роли; в-третьих, что, наряду с маздаянистами Авесты и почитателямми Вед были другие народы индоиранской языковой семьи, имевшие отличную религиозную практику — в частности, — вратья и другие упоминаемые в Махабхарате индоарийские, но не ведийские племена, что подтверждается и неортодоксальной мифологией кафиров, изученной недавно. Из этого следует, что мы вправе ожидать общности только в главной системе идеологических представлений отдельных индоиранских племен, религиозная практика которых в частностях и деталях отличалась у разных племен индоиранского континеуума, уже распавшегося на прародине.
Главным в религиозной практике индоиранцев были принесение жертв (в том числе – заклание коня, быка и овцы) и культ предков, выражающийся в жертвоприношениях и в сооружении курганов. Общеиндоиранскими были слова: «могила», «курган». В погребальном обряде индоиранцев большое значение имело принесение в жертву пищи и заклание животных. Погребения знати сопровождались принесением в жертву коня (Ригведа, X, 56). Судя по ведической традиции, индоиранцами практиковался как обряд трупосожжения, также и обряд трупоположения, с последующим возведением над могилой насыпи, а иногда — сооружением ограды (Мандельштам, 1968; Елизаренкова, 1972; Генинг, 1977; Кузьмина, 1985; 1986). Вероятно, биритуальны были в древности и иранцы: о практике трупоположеня свидетельствует осуждение этого обряда в Ясне (65,8) и Видевдате (3, 41, 6). На существование трупосожжения указывает этимология слова daxma. Большую роль при совершении погребения играл огонь, что нашло отражение в гимнах Ригведы, обращенных к богу огня Агни. Огонь был главным проводником жертвопроношений и посредником между миром людей и богов. Это представление отразилось и в развитом культе очага, как в ведической, так и в авестийской традиции.
Этой картине культура земледельцев индо-переднеазиатского региоиа II тыс. до н.э не отвечает. Там в храмах совершаются возлияния и жертвоприношения предметов и изредка — мелкого рогатого скота, заклания коней не известны. Погребения устраиваются под полами домов, изредка — в грунтовых могильниках, курганы, кромлехи, стелы, деревянные домовины не характерны.
Напротив, в культуре евразийских степей типичны: подкурганный обряд захоронения, сруб в могиле, обряд жертвенного заклания коня, быка, барана на погребении или тризне: погребение воинов с конями и колесницами; жертвоприношения животных на различных церемониях.
Эти признаки характерны для ряда культур степей II тыс. до н.э. А.М.Мандельштам продемонстрировал некоторые специфические схождения обряда бишкентской культуры с индоарийским и показал их связь с андроновскими. К числу специфических индоарийско-андроновских соответствий относятся сооружение круглой или прямоугольной ограды и домовины внутри могилы из камня или дерева, ориентировка умершего при ингумации головой на запад, лицом к югу — в сторону царства мертвых и, главное, кремация. Схождение индоарийского обряда с андроновским и, в особенности — федоровским, носит системный характер, касаясь не единичных, а всей суммы признаков. Таким образом, анализ погребального обряда носителей нескольких археологических культур евразийских степей подтверждает гипотезу о локализации индоиранской прародины в этой зоне. Специфические — причем комплексные соответствия с индоарийским бишкентского и андроновского, особенно — федоровского обряда, намекают на возможность связи именно этих групп индоиранского континуума с индоариями.
Такое предположение подтверждается свидетельствами о социальной стратификации андроновского общества в свете данных индоиранской традиции [Смирнов, Кузьмина, 1977; Кузьмина, 1985; 1986]. Анализ терминов Ригведы и Авесты показывает, что в обществе индоиранцев выделились три социальные группы [Дьяконов М., 1934; 1961; Иванов, Топоров, 1969; ИТИ: Бонгард-Левин, Ильин, 1969; Грантовский, 1970]: жрецы, воины и рядовые общинники. Общинник назывался в Ригведе vaisyа, в Авесте vastrya fsuynat. Производным от этого словом в сасанидском Иране именовали крестьян-земледельцев, но его дословный перевод — «доставляющий траву скоту». Авестийское vastrya родственно хеттскому westara. — «пастух» (Иванов, 1957) ]. Boин в Авесте обозначался термином rataestar, т.е. «стоящий на колеснице». Этот термин был известен и индийцам, хотя они чаще употребляли ksatriya — «наделенный могуществом воин» и rajaniya — «царственный». По тексту Шатапатха Брахманы (V, III, 5) инсигния кшатрия — лук; по Айтарея Брахмане это колесница, доспех, лук и стрелы (VII, 19). Такие наборы представлены в раннесрубных и раннеандроновских могильниках, что позволяет непротиворечиво интерпретировать этот факт в свете данных индоиранской традиции, что служит еще одним независимым методом верификации. ..далее 

Последнее обновление страницы: 05 июля 2002 20:45:15