уставлены серебряной посудой.
Анне исполнилось тогда восемнадцать лет,  и  в  тот  день  она  впервые
приняла участие в пире, рядом с сестрой Елизаветой.  А  еще  не  отошел  в
область предания древний северный обычай, когда женщины сидели  за  столом
попарно с мужчинами и воин пил вино из одной чаши с соседкой, если он  был
мил ее сердцу,  хотя  греческие  епископы  и  боролись  всячески  с  такой
распущенностью, требуя, чтобы на трапезах  читались  жития  святых,  а  не
распевались грешные песни о прелюбодеяниях и пролитии человеческой крови.
Ярослав избегал ссориться с митрополитом и побаивался суровых обличений
Иллариона, но на этот раз князя удалось убедить устроить празднество  так,
как это делалось в дни Святослава и великого Владимира, когда на Руси  еще
не было ни церквей, ни фимиамного дыма.
Анну  облачили  на  пиршество  в  греческий
наряд,
привезенный
из
Константинополя, и сама  Мария  учила  ее,  как  надо  приподнимать  подол
длинной одежды, чтобы она не мешала ногам при  ходьбе  или  на  ступеньках
высоких лестниц. Щеки Анны  впервые  нарумянили,  а  косы  уложили  вокруг
головы и украсили ниткой жемчуга. Когда девушка  в  смущении  появилась  в
шумной гриднице, какой-то седоусый дружинник воскликнул:
- Ярославна, ты как утренняя заря!
За столами надменно сидели знатные люди, которых Анна  часто  видела  в
церкви: Никифор, Перенег,  Чудин,  Братислав,  тучный  воевода  Микула  из
Новгорода. Гаральда посадили рядом с Елизаветой. Всеволод, как всегда,  не
разлучался с супругой. Мария, по своему обыкновению улыбаясь и щуря глаза,
переводила любопытные взоры с одного гостя на другого,  а  он  пожимал  ей
украдкой  под  столом  маленькую  горячую  руку.  Возле
Ярослава
тяжко
опустилась на  скамью  его  величественная  супруга,  которую  Илларион  в
проповедях называл  благоверной.  Впрочем,  так  неизменно  называли  всех
греческих цариц, даже прелюбодеек и отравительниц. По  лицу  княгини  люди
могли судить, что ее уже не занимают подобные собрания.
Но все были полны веселия, шумно усаживались за столы.  Только  Ярослав
хмурился,  поглощенный  важными  мыслями.  Для  него
этот
праздник
и
предстоящий брак дочери являлись государственными делами. Немного огорчали
расходы, связанные  с  устройством  празднества,  однако  пиры  и  женские
прелести иногда могут сделать больше для укрепления мира, чем мужской  ум,
золото, тысячи воинов, закованных в железо. Ярослав с гордостью  посмотрел
на Елизавету. Ей шел двадцатый год, красота ее была в полном расцвете. Так
стоит весной бело-розовая яблоня в ожидании золотых пчел. На нежной шее  у
дочери блистало тяжкое ожерелье, привезенное Гаральдом из  Царьграда.  Ярл
уверял, что его носила императрица Зоя. Как оно могло попасть ему в  руки?
Но пусть будет так, и никто не  посмеет  подумать,  что  сподвижник  Олафа
похитил эту драгоценную вещь.
С пылающим лицом, опустив ресницы,  рядом  с  Елизаветой  сидела  Анна.
Девушку волновало, что возле нее случайно оказался человек,  которого  она
некогда увидела из кафизмы, и теперь в ее чистом и доверчивом сердце вновь ..далее 

Последнее обновление страницы: 05 июля 2002 20:45:15