на представление.  На  арене  плясали  ученые  медведи.  Трудно  придумать
что-либо забавнее этого зрелища. Они поднимали то одну лапу, то  другую  и
потом приседали, ударяя в бубен... В это время  мимо  нас  прошла  царица,
почему-то покидавшая праздник. Откуда мне это знать!  Может  быть,  у  нее
заболел живот? И что же? Увидев  еще  раз  длинные  волосы  Гаральда,  она
заявила, что хотела  бы  получить  прядь  на  память  о  таком  знаменитом
воине...
Рассказчик прыснул со смеху и закрыл рот рукой.
- А Гаральд? Как же он поступил тогда? - расспрашивали слушатели.
- А он...
Седоусый не мог продолжать от душившего его смеха.
- А он...
- Что же он ответил?
- Мы все выпили изрядно вина... Гаральд ответил... Ха-ха!
Должно быть, это была  какая-нибудь  очень  грубая  шутка,  потому  что
воины, сидевшие за столом, разразились громовым хохотом.
Ярослав взглянул в ту сторону, и смех мало-помалу прекратился.
Впрочем, ненадолго. В  гриднице  делалось  все  шумнее  и  шумнее.  Мед
развязывал языки.
- И что же? - спросил опять старый князь.
Гаральд, разглаживая светлые усы, смотрел куда-то себе под ноги...
- Мне привелось присутствовать при отплытии корабля, так как во  дворце
опасались народного возмущения, и нам приказали, чтобы мы охраняли  доступ
к морю. Императрица поднялась на корабль, протянула руки к видневшемуся за
кипарисами дворцу и промолвила сквозь рыдания: "Мою главу еще  в  колыбели
украсили знаками царственного достоинства, меня некогда держал на  коленях
великий Василий, и я  надеялась,  что  буду  жить  для  счастья.  Но  увы,
ошиблась. И теперь страшусь  людей  и  моря".  И  другие  слова  говорила.
Помнишь, Филипп?
- Она говорила, что живой ложится в гроб, - подхватил Филипп. -  В  тот
день мы испытали немало волнений. Народные толпы бушевали  и  готовы  были
ворваться во дворец и все предать огню. Мы едва сдерживали их напор...
- А царица надула губы, точно избалованный ребенок, - прибавил Гаральд.
Анна тоже слушала с большим вниманием рассказ о царьградских  событиях.
Судьба этой женщины не могла не взволновать ее. А Гаральд,  в  приподнятом
настроении, чувствуя, что на  него  обращены  взоры  всех  присутствующих,
вдохновенно описывал сцены дворцового переворота.
- Но Зоя была любимицей народа. В Константинополе вспыхнул  мятеж.  Все
были в отчаянье, что императрица томится в изгнании,  и  проливали  слезы.
Даже простые ремесленники и корабельщики. Особенно негодовали женщины. Они
вопили на улицах: "Где-то она  теперь,  единственная  благородная  душа  в
стане злодеев?"
Ярослав усмехнулся в бороду:
- Я слышал другое.
- Да, Зоя была способна на все. Ослепляла, не очень-то разбираясь,  кто
прав, кто виноват. И все-таки чернь любила ее. Мне передавал об этом некий
патрикий Катакалон. Мы с ним вместе воевали в  Сицилии.  И  еще  я  слышал
кое-что от одного царедворца. Его имя - Михаил Пселл. Так что все,  что  я
рассказываю, вполне соответствует истине.
- Тебе приходилось встречаться с Михаилом Пселлом? - удивился Илларион,
смущавшийся немало на этом собрании вельмож, которых он  часто  обличал  в
греховном поведении. ..далее 

Последнее обновление страницы: 05 июля 2002 20:45:15