Княжну сопровождали подруги, участницы ее детских игр,  -  Елена,  дочь
Чудина, и Добросвета,  племянница  ослепленного  греками  воеводы  Вышаты.
Елена была светловолосая девушка с зелеными глазами  и  белыми  ресницами,
как это часто бывает у женщин, что живут  у  Варяжского  моря;  Добросвету
отличали темные лукавые глаза  и  пушок  на  верхней  губе.  Девушки  тоже
волновались, им не терпелось подняться на забрало, чтобы  смотреть  оттуда
на приезд франкских послов.
От торопливых движений плат Ярославны упал на плечи и открыл золотистые
косы, за которые  скандинавские  скальды  называли  в  своих  стихах  дочь
русского конунга Рыжей. Но косы Анны не висели за спиной, как у поселянок,
и не лежали на груди, как у знатных подруг, а, по заморскому обычаю,  были
уложены на голове в виде высокого венца. С такой  прической  приезжали  на
Русь греческие царевны.
По обеим сторонам  улицы  рубленые  дома  богатых  людей,  с  красивыми
вышками на кровлях и петушками на оконных наличниках, стояли вперемежку  с
построенными из дерева и глины лачугами бедняков. Толкались и шли по своим
делам киевляне и чужестранцы.  Здешние  жители  были  в  белых  рубахах  с
красными полосами на рукавах, арабы и персы - в чалмах и пестрых  одеждах,
немецкие купцы - в широких лисьих шапках, кочевники - в заячьих колпаках.
Когда Анна и ее смешливые подруги прибежали к воротам, до них донеслись
звуки гуслей. Слепец, отрешенный среди своей вечной ночи от суетного мира,
пел:
Стояла осень,
Была ночь рябинная...
Но, почувствовав вокруг себя какие-то перемены и людское  волнение,  он
умолк.
В длинном проезде под воротами воздух был гулок, как в пустой бочке.  В
стене виднелась небольшая дубовая дверь, за которой лесенка вела наверх, в
церковь Благовещенья. Черный монах, выполнявший  обязанности  привратника,
отпер дверцу огромным ключом. Железо заскрежетало на крюках, и Анна,  едва
сдерживая  волнение,  взбежала  по  скрипучим  деревянным  ступенькам
на
забрало. Над головой прошумела стая спугнутых голубей. Взволнованно дыша и
предвкушая необычное зрелище,  вслед  за  Ярославной  на  башню  поднялись
подруги и  несколько  знатных  женщин,  сгоравших  от  нетерпения  увидеть
посланцев далекого короля. Случилось так, что и  пресвитер  Илларион  тоже
взошел с медлительностью зрелого возраста на забрало. У него имелись  свои
причины  для  любопытства.  Гонец,  прискакавший  с  пограничной  мытницы,
сообщил, что на этот раз едут не купцы, а  латинские  епископы.  Иллариону
было хорошо известно, что латыняне совершают евхаристию  на  опресноках  и
причащаются облатками, а не из чаши, но его сердце  наполнялось  гордостью
при мысли,  что  слава  русского  государства  достигла  самых  отдаленных
пределов земли, долетела до Рима и франкского королевства, доказательством
чего служил приезд посольства.
Илларион был великий постник, и продолжительное сидение  за  перепиской
книг, с чернильницей в одной  руке  и  заостренным  тростником  в  другой,
повредило его здоровью и сделало  дыхание  затрудненным.  Когда  пресвитер
поднялся наконец на вымощенную каменными  плитами  площадку,  женщины  уже
сгрудились у забрала, наполняя воздух звоном  золотых  ожерелий.  Но  Анна
смотрела не туда, где пылила дорога, а вниз. У  въезда  в  воротную  башню
сидел на белом жеребце молодой ярл  Филипп,  в  красной  русской  шапке  с
меховой опушкой и в голубом плаще, падавшем  широкими  складками  на  круп ..далее 

Последнее обновление страницы: 05 июля 2002 20:45:15