вспыхнули волнующие чувства. Анне в голову не приходило, что  за  эти  два
года молодой ярл держал в своих объятиях продажных  распутниц  и  неверных
жен.
Ярл Филипп мог выгодно жениться на  любой  богатой  константинопольской
вдове и даже на дочери  самого  логофета,  которую  однажды  ему  пришлось
переносить через  ручей,  когда  обрушился  каменный  мост  на  дороге  во
Влахернский монастырь. Девица прижималась к воину  и  не  сводила  с  него
глаз. Но, увы, была худощава и длинноноса. Одним словом, ярл ни на ком  не
женился, хотя ему уже стукнуло двадцать восемь лет.  За  эти  годы  Филипп
никого не полюбил, сердце его осталось свободным, и Анна могла  стать  его
царицей, если бы пожелала,  а  она  не  смела  поднять  взора  на  соседа,
чувствуя всем существом своим, что рядом с нею сидит  человек,  о  красоте
которого шепотом переговариваются женщины за столом. Наконец, чуть  скосив
глаза, Ярославна увидела снившееся ей порой лицо, все такие же  золотистые
локоны, как бы в беспорядке упавшие на плечи зеленой рубахи. Ярл возмужал,
у него резче стали выступать  сильные  скулы  и  более  четко  обрисовался
крепкий бритый подбородок. Светлые усы падали вниз.
Филипп тоже бросал украдкой взгляды на княжну. Впрочем, он знал суровый
характер Ярослава и не решался заговорить с Анной,  а  она  молчала.  Ярлу
очень хотелось сделаться воеводой охранной дружины в Киеве,  что  дало  бы
ему много денег, села, рабов. Но неудовольствие  киевского  конунга  можно
было вызвать одним неосторожным словом.
Ярослав, его сыновья и многие гости сидели на пиру в  красивых  русских
рубахах - красных, голубых, синих - с золотыми или серебряными  оплечьями,
а другие дружинники, по старому обычаю, - в белых. Замужние женщины пришли
в шелковых убрусах, в парчовых сарафанах,  красуясь  дорогими  ожерельями.
Все это были румяные, белозубые красавицы, и только у некоторых славянская
белизна уже смешалась со степной смугловатостью; у таких глаза стали  чуть
скошенными, казались лукавыми, и эти женщины особенно  нравились  северным
ярлам...
Гаральд не спускал влюбленных глаз с Елизаветы, и по  ее  улыбке  можно
было предполагать, что на этот раз  она  не  отвергнет  его  любовь.  Всем
сделалось известным, что в ближайшее время ярл отправлялся в сопровождении
многочисленных воинов завоевывать принадлежащий ему  по  праву  норвежский
трон.
Гости ели мясо, в  изобилии  лежавшее  на  столе,  и  вытирали  руки  о
расшитые полотенца, которые им подавал проворный отрок, а когда насытились
и утолили жажду медом, стали разговорчивее.  Только  Ярослав  все  так  же
грустно-снисходительно  оглядывал  сидевших
за
столом
людей,
легко
забывающих во время пиршества о том, о чем надлежит помышлять христианину.
Ингигерда по-прежнему сжимала властные губы. Всеволод, отпив половину вина
из чаши, угощал супругу и влюбленно смотрел на нее. Глаза Марии стали  еще
таинственнее и темнее от блистания восковых свеч.  По  другую  сторону  от
молодого князя сидели Гаральд и Елизавета, а за ними Анна  и  Филипп.  Это
был стол конунга, полный яств. Напротив  находились  Изяслав  и  Гертруда.
Святослав и Ода, пресвитер Илларион, а рядом с ним - поп Иван  из  церкви,
построенной в Чернигове Святославом, беспутный человек,  но  тоже  великий
книжник. ..далее 

Последнее обновление страницы: 05 июля 2002 20:45:15